Такую мысль высказал нейрохирург Медицинского центра ДВФУ Артур БИКТИМИРОВ, размышляя о будущем отечественной медицины в интервью руководителю направления «Альманах практик будущего» Анастасии СТАРОСТИНСКОЙ.
А.С.: Артур, расскажите немного о себе. Что вы считаете самым важным в своей деятельности?
А.Б.: Я — врач-нейрохирург. И я занимаюсь таким направлением, как функциональная нейрохирургия, то есть имплантацией систем в головной мозг, лечением таких недугов, как болезнь Паркинсона, эпилепсия, ДЦП, хронический болевой синдром. В общем, всем, что связано с таким направлением, как нейромодуляция. Его я считаю одним из самых перспективных с точки зрения развития в будущем,.
Все знают такую поговорку: «Все болезни от нервов». В принципе, функциональная нейрохирургия подтверждает данное высказывание. И мы сейчас находим определенные структуры, мишени улучшения в головном мозге, спинном мозге и других структурах периферической нейросистемы, центральной нейросистемы, при воздействии на которые мы можем изменять течение заболеваний, улучшать качество жизни. Я считаю, что это очень классно, здорово и интересно. И как показывают последние исследования, диагнозов, на которые мы можем воздействовать, становится все больше.
А.С.: Скажите, пожалуйста, вы себя ощущаете самодостаточным профессионалом или есть некое сообщество, с которым вы связаны?
А.Б.: Мне интересна роль связного между медицинским и инженерным сообществами. У нас в стране отдельно друг от друга существуют врачи — специалисты в своей сфере деятельности, понимающие, какое медицинское оборудование им нужно, и инженеры, которые имеют возможность такое оборудование создать, но ничего не знающие о потребностях врачей. И, к сожалению, пока они никак не могут друг друга найти. Вот я и пытаюсь это сделать — объединить эти две группы людей, пока хотя бы на базе нашего университета. Иногда получается, иногда — нет. Мне сложно сказать сообщество это или нет, но, наверное, сообщество, просто еще находящееся в стадии формирования.
А.С.: Как думаете, на какой стадии построения сообщества вы сейчас находитесь? Есть ли уже какие-то успешные кейсы, где вам удалось наладить коммуникацию между инженерами и врачами?
А.Б.: Смотря, что понимать под успешными кейсами. По крайней мере я вижу свой фидбэк. В университете точно. К нам прикрепляют студентов-технарей и молодых специалистов, которые хотят с нами работать. Но, к сожалению, пока это именно студенческий уровень. Никак не удается нащупать контакт с серьезными высокотехнологичными компаниями, которым может быть интересно с нами сотрудничать. Если же обобщать, то в России, к сожалению, на мой взгляд, нет культуры вкладываться в какие-то долгие проекты, особенно связанные с медициной, потому что есть риск получить крупные издержки, причем финансовые в первую очередь. У нас любят давать деньги на то, что через полгода окупится. Это опять-таки мое мнение, и я могу быть не прав. Но тот факт, что в фундаментальную медицинскую науку вкладывать не очень хотят, мне очевиден. Исключением из этого правила можно считать фармацевтику, где в принципе крутятся большие деньги и где есть свои хорошие лаборатории. А вот если говорить о нейротехнологиях и особенно об инвазивных, то, к сожалению, вынужден констатировать, что их у нас нет. Существуют отдельные лаборатории, которые что-то пытаются сделать, но это скорее исключение, чем правило. Лаборатории ВШЭ и МГУ вроде работают совместно с нейрохирургами. В Питере, Казани ребята тоже пытаются что-то делать в этой области, но все это не на системном уровне. Нет достаточного количества лабораторий с развитой культурой взаимодействия между собой, чтобы делиться опытом и проводить совместные работы.
А.С.: А вы можете рассказать что сейчас происходит на переднем крае нейрохирургии в России и в мире?
А.Б.: Нейрохирургии или нейромодуляции?
А.С.: Если вами удобно сузить вопрос до нейромодуляции, я не возражаю.
А.Б.: Если говорить о нейромодуляции, то все ожидают появления стимуляторов нового поколения, систем с обратной связью. Это когда мы поставили пациенту стимулятор и забыли про него, поскольку система автоматически подстраивается под больного, не требуя участия врача. Сейчас настройку выполняет вручную медик, что требует очень много времени, сил, средств. Сейчас многие компании работают именно над таким оборудованием и, я считаю, здесь мы могли бы найти свою нишу.
А.С.: А какие компании конкретно работают над стимуляторами нового поколения?
А.Б.: Ну тут стоит назвать «большую тройку компаний» — это Medtronic, Abbot, Boston scientific. Их продукция представлена и на нашем рынке.
А.С.: Поняла, спасибо. Но это — будущее, а что из уже существующего оборудования и методик лечения вы бы назвали передовым?
А.Б.: Сложно сказать. Большие надежды возлагаются на компьютерные интерфейсы. Но опять-таки в России инвазивные интерфейсы практически отсутствуют. Есть какие-то их зачатки и только… Отмечу, что это относится именно к инвазивным интерфейсам, что касается неинвазивных, то у нас есть неплохие лаборатории, занимающиеся ими. Тут стоит назвать лабораторию ВШЭ и лабораторию МГУ. Иными словами, какая-то школа у нас есть, наши специалисты, насколько я знаю ценятся за рубежом и нередко уезжают работать за границу. И это, кстати, одна из проблем.
А.С.: А уезжают они по причине зарплат или есть какие-то другие причины?
А.Б.: Знаете, я думаю, что люди уезжают далеко не всегда по причине зарплат, хотя безусловно это очень важный элемент. Зачастую им просто хочется заниматься интересной работой. И часто именно этот фактор оказывается ключевым. Конечно, ученым зарплата нужна, никто не говорит, что они готовы трудиться даром. Но для них очень важна возможность самореализоваться, вот и ищут они те лаборатории, где они могут свои идеи воплотить в жизнь и показать миру. И далеко не всегда все решают деньги, по крайне мере я так считаю. Важно создавать условия для людей.
А.С.: Давайте теперь поговорим о нашем здравоохранении в целом. Какие системные изменения необходимы, чтобы мы смогли жить лучше?
А.Б.: Вообще системных проблем много, тут надо разговаривать именно с Министерством здравоохранения. Но одна из основных проблем — это чрезмерная бюрократизация всех процессов. Слишком много бумаг, непонятных законов, сводов и правил, которые дублируют друг друга. К сожалению, эта тенденция только нарастает, количество документов не уменьшается, а только увеличивается.
Вторая проблема, это все-таки то, что несмотря на наше современное оборудование, элементы цифровизации, говоря честно, находятся на довольно низком уровне. До сих врачи часто пользуются не электронной историей болезни, а обычной бумажной.
Нет электронного документооборота между клиниками страны. Если пациент полечился в одной больнице, а потом отправился в другую, ему нужно с собой везти выписки, снимки и тому подобное… И честно сказать, это уж очень неприглядно смотрится в XXI в. Было бы удобно, если бы была у человека электронная медицинская карта. Чтобы вся информация, исследования, результаты анализов и другие данные скапливались бы там. И человек приходил бы в новую клинику, а все что нужно врачу уже у него на компьютере. До сих пор это нигде не реализовано, а ведь могло бы сильно упростить жизнь и пациентам, и медикам. Бывает, люди приезжают из дальних регионов и что-то забывают. А ты им только и можешь сказать: «Ну как же так?!» Это проблема.
А.С.: Я согласна с вами, проблемы, связанные в основном с системой управления, очень медленно решаются. А почему, как вы думаете?
А.Б.: Потому что система здравоохранения — очень большая и сложная машина. Но тем не менее, создав Госуслуги в свое время, смогли же ликвидировать все эти очереди за разными бумажками. Нужно просто наметить план и потихонечку проводить такую же работу с медицинской документацией и исследованиями. Создание системы электронного документооборота позволит существенно облегчить медицинское планирование, сделать его более адекватным, предсказуемым, и даже понять многие болезни в том числе. Поэтому это такой большой, можно даже сказать глобальный вызов, найти адекватный ответ на который было бы интересно. Мне, например, очень интересно.
А.С.: Скажите, нет ли у вас искушения попробовать в своей области поэкспериментировать с цифровыми инструментами управления процессами?
А.Б.: Искушение — есть, а вот права использовать все это в работе — нет, потому что мы подчиняемся законам Российской Федерации. Но мы пытаемся создавать различные цифровые платформы. Первый грант на такую разработку мы наконец-то получили. Мы проводили стратегическую сессию в свое время на острове Русский «Территория киборгов», где пытались проанализировать законодательство по регистрации медицинских устройств. Как оказалось, само законодательство у нас довольно неплохое. Просто оно не работает так, как задумывалось. Нужно искать и исправлять баги там, где что-то не так. Опять-таки требуется создавать цифровую среду, где все будет упрощаться, уберутся ненужные элементы в виде чиновников с чрезмерными полномочиями и решение будет приниматься в понятной системе.
А.С.: На мой взгляд, вы совершенно правы, когда говорите, что в цифровой среде нужна система долгосрочного планирования. Сейчас я задам, быть может неожиданный для вас, вопрос. Зачем вообще нужна медицина? С точки зрения практик будущего современная медицина — это, фактически, медицина болезни. В медицинские учреждения человек обращается тогда, когда он заболел, и врачи не воспринимают его как нечто целостное, а начинают в силу своего разумения и специализации лечить «по кусочкам». Не считаете ли вы, что более разумным был бы комплексный подход, некая медицина здоровья, в рамках которой система здравоохранения помогала бы вырабатывать каждому человеку индивидуальный план долголетия?
А.Б.: Я понял ваш вопрос. На самом деле у нас такое в стране уже было, и, в некотором смысле, есть и сейчас. Эта система называется диспансеризация. В Советском Союзе она была очень хорошо развита. Потом, когда СССР развалился, развалилась и эта система. Сейчас вроде бы пытаются практику диспансеризаций возродить, но пока это не очень получается. Сегодня каждый врач-специалист рассматривает человека со своей позиции, не рассматривая организм в целом. Чтобы это изменить, нужно развивать первичное звено медицины, которому у нас явно не уделяется должного внимания. Необходимо создать систему врачей общей практики, что очень непросто, ведь эта медицинская специальность не пользуется популярностью. Значит надо сделать так, чтобы пользовалась! Врач общей практики — это человек, который знает основы неврологии, терапии и характерные симптомы заболеваний. Может за счет этого заподозрить недуг и уже дальше отправить пациента к нужному специалисту. Но опять-таки, это невозможно сделать, когда у врача в поликлинике на осмотр пациента отведено 12 минут. В этом плане надо просто менять стандарты, делать их более адекватными. Также люди должны перестать обращаться к врачам без причины… Плюс медики связаны по рукам и ногам бумажной волокитой, которая еще больше мешает. То есть тут нужно менять систему.
А.С.: Быть может, нужно изменить не сами стандарты по работе в поликлинике, а попробовать вернуть какого-нибудь земского или семейного врача? Такой медик не сидит в кабинете и не ждет, когда к нему придут люди, за ним изначально как за врачом общей практики закреплено некоторое количество семей в районе. Он знает лично всех своих пациентов, которые всегда могут с ним связаться, например, по WhatsApp… Как вам такой подход?
А.Б.: Мне он кажется вполне разумным, но опять-таки для него должна быть развита цифровая среда, цифровые платформы для общения. А еще и законодательство должно быть соответствующим образом отрегулировано. У нас сейчас врачи иной раз дают свои номера телефонов пациентам, консультируют их потом удаленно, но, строго говоря, это незаконно.
А.С.: Именно это я и имела ввиду. Сначала, перед тем как поменять законодательство, нужно изменить цели и переосмыслить, как вообще должна происходить коммуникация.
А.Б.: Ну тут нужно как следует подумать… Может, имеет смысл обратиться к истории. Глядишь, а раньше, было лучше. Полезно будет поизучать зарубежный опыт. Надо это все анализировать. Но ни в коем случае нельзя, как у нас в России принято, сломать все и на этом месте начинать строить новое. То есть все должно происходить поэтапно. Нельзя начинать требовать с поликлиник высокого качества оказания медицинской помощи, если не оснастить их хорошим оборудованием, убрать очереди и дать врачу хотя бы 30 минут на осмотр пациента, а не 12. Только создав условия, следует начинать действовать.
А может на самом деле все совсем неплохо у нас с точки зрения законодательства. Может достаточно просто изменить стандарты. То есть не 12 минут дать врачу, а 30 минут на пациента. И может быть, все будет нормально. Мы же не знаем этого. Мы в этом не жили. Вот посмотрим на частные клиники. Они же тоже функционируют в Российском законодательном поле, но у них же нет таких проблем с нехваткой времени на прием пациентов. У них же запланировано, что на пациента доктор должен потратить 30−40 минут. Этого достаточно. Так в чем же разница между государственными медицинскими учреждениями и коммерческими? В частных клиниках как правило оформление бумажек берут на себя не медицинские кадры. Там врач пишет только конкретно медицинское заключение, а все остальное выполняют люди, которые не имеют медицинского образования. То есть коммерсанты более грамотно распределяют время и силы. Они понимают, что врач стоит дороже, нежели администратор. И воспитать администратора проще, чем врача. Врача — 10 лет учить, а администратора можно за несколько месяцев натаскать. В нашей государственной медицине не хватает хорошего, качественного менеджмента.
А.С. По менеджменту в медицине вы сделали очень тонкое замечание. Но вот у меня к вам более философский вопрос про роль врача в будущем. В чем она на ваш взгляд заключается и какими компетенциями он должен обладать?
А.Б.: Я думаю ближайшие лет 100 роль врача никак не поменяется, ну например хотя бы потому, что машины не смогут выполнять за него операции.
А.С.: Но вот, например, когнитивная система IBM Watson это подразумевает.
А.Б.: Подразумевает, но и только… Сдается мне, что реальностью может стать синергия искусственного интеллекта и врача. ИИ будет помогать медику принимать решения, анализируя огромное количество данных, которое человеку просто невозможно охватить, понять, заметить какие-то математические закономерности течения болезни. И именно синергия искусственного интеллекта и медика даст хороший результат. Но окончательное решение все равно должно быть за врачом. Потому что иногда нужно включать и эмоции. А я не думаю, что в ближайшее время изобретут эмоции для искусственного интеллекта.
А.С. Мы подошли к очень интересной теме. Какой, по-вашему, должна быть модель отношений между врачом и пациентом? Сейчас я поясню, что имею ввиду. Я какое-то время работала в департаменте здравоохранения Москвы и там на некоторых тренингах говорили, что в Советском Союзе была модель, в рамках которой врач берет на себя ответственность за жизнь и здоровье пациента, рассказывает, что тот должен делать, а больной должен просто слушаться. А сейчас эта модель не работает, хотя некоторые врачи старой закалки продолжают ее использовать. Появились другие варианты взаимодействия. Это либо некое партнерское разделения ответственности, либо вообще врач просто консультирует, а человек сам должен принимать все решения и сам идти себя как-то лечить.
А.Б.: Ну сам себя человек не может лечить, я бы сказал, что его все равно будет лечить врач. В любом случае отношения доктора и пациенты должны быть партнерскими. Самое же главное при общении медика и больного, это доверие к врачу. То есть ты ставишь пациенту диагноз, а он может просто тебе не поверить, услышав что-то плохое. А еще нам часто приходится слышать: «А вот за границей лучше, чем здесь. Там врачи, оборудование лучше». Но ведь это далеко не так. Мы очень часто перелечиваем, переоперируем пациентов, которые лечились за границей. Но даже при том, что там были сделаны ошибки и получены осложнения, они продолжают считать, что там хорошо. То есть негатив по отношению к отечественному врачу все равно сохраняется. Он живет на уровне подсознания у людей. Это уже не к медицине относится. Тут нужно менять комплекс национально-культурных ценностей. Тогда, возможно, мы перестанем думать, что там где-то лучше, чем у нас.
А.С.: А быть может таким «недовольным» пациентам нужна психологическая помощь и поддержка? Как вы считаете, должно ли психическое здоровье входить в систему здравоохранения, чтобы психолог-консультант воспринимался как норма?
А.Б.: Безусловно, психологи могут быть полезны. Мы стараемся, чтобы в наших центрах они работали с пациентами. Просто я не считаю, что это должно быть массово.
Например, когда у меня отец получил травму, это случилось в 1990-х гг., он уехал лечиться за границу и рассказывал, что ходит мужчина по больнице с чашечкой кофе, спрашивает как дела, а потом приходит счет. Это психолог, да?! То есть такого перегиба точно не должно быть.
А.С.: А как вы считаете, что нужно врачу будущего, чтобы он мог обеспечить психологическую поддержку пациента?
А.Б.: Бехтерев В. М. когда-то сказал: «Если больному не стало легче после разговора с врачом, значит, это плохой врач». То есть любой врач по натуре психолог, потому что он должен уметь рассказать о плохом так, чтобы пациенту не стало хуже. Даже если человеку осталось жить две недели, он должен подать это так, чтобы пациент с одной стороны это понял, осознал, сделал нужные выводы и шаги, а с другой — чтобы он был благодарен врачу, который сумел сообщить плохую новость так, что человек понял: за эти две недели нужно сделать все по максимуму в жизни.
А.С.: А мы не слишком много навешиваем на врача? То есть он должен быть вообще каким-то супергероем.
А.Б.: А что делать, такая профессия! Вот если бы у врача не было ненужной бумажной работы, это было бы вообще идеально. Тогда было бы больше времени чтобы разговаривать с больными.
А.С.: Давайте попробуем сформулировать какие-то компетенции врача будущего. Конечно, о некоторых из них мы уже говорили, но давайте сформулируем их как-то системно?
А.Б.: На самом деле это сложно сделать, потому что в принципе врач во все времена оставался одним и тем же человеком. Его главная заповедь «не навреди», и из этого проистекают все его компетенции.
Просто у каждой специальности они могут меняться по мере технологического прогресса, новых стандартов, протоколов и т. д. Я думаю, что главная новая компетенция врача — уметь работать с информацией. Сейчас действительно идет огромный поток информации и нужно уметь ее дифференцировать и применять в своей практике. Медик — это тот же дата-сайентист (Data Scientist), потому что врачу нужно уметь работать с большой базой данных, системами.
А.С.: Могут ли быть полезны в налаживании связи между медициной и инженерным делом школьные кружки? И если — да, то чем?
А.Б.: Думаю — да, могут. Чем? Созданием и совершенствованием медицинских платформ, которые будут собирать данные, позволят нам оцифровывать болезнь и взглянуть на нее с другой стороны, со стороны математики.
А.С.: Как я понимаю, вы говорите о построении неких команд, которые должны помогать медикам, а то мне сейчас страшно за врача, который еще и дата-сайентистом должен быть, помимо психолога.
А.Б.: Да, я на самом деле попытался быть дополнительно еще и дата-сайентистом, но понял, что меня просто физически на это не хватит. Это очень сложно, нужно полностью перестроить свой мозг.
Но опять-таки, одно дело освоить язык программирования Python, C++ или еще какой-то, и совсем другое дело, когда у тебя в руках будет надежный инструмент, который ты сможешь использовать или какие-то программы, которые будут выдавать нужную тебе информацию.
Допустим пациент уходит, находится два месяца дома, лечится и как-то собирает данные. Он может заполнять раз в день или хотя бы раз в неделю какие-то клинические опросники, записывать какие-то видео и когда придет в следующий раз на прием к врачу, у того будет полная статистика того, что происходило с пациентом за это время.
Сейчас же, когда пациент приходит к врачу, у него начинается так называемый синдром белого халата. Это когда он дома находится в более тяжелом состоянии, а у врача чувствует себя лучше. И медик может недооценить истинное состояние или, наоборот, переоценить. Если же у него будет объективная информация, то это позволит «фильтровать» рассказы больных, которые часто эмоционируют и преподносят все не так, как есть на самом деле.
А.С.: То есть вы сейчас говорите о некой культуре отслеживания своего состояния?
А.Б.: На самом деле сейчас «растет» новое поколение пациентов. Мы привыкаем пользоваться гаджетами, устройствами, а для людей, которые придут в клиники через 10 лет, это будет обыденное дело. Также как сейчас мы начинаем свое утро с пролистывания ленты Фейсбука или Инстаграма, они будут ежедневно заходить в специальное приложение, чтобы ответить на пару вопросов о протекании своего заболевания. Проснулся, быстренько ответил и пошел дальше. Главное, чтобы такая система была бы ненавязчивой и человек легко бы в ней работал. Можно даже включить в нее элемент геймификации. То есть пациент, за то, что выполняет какие-то требования, получает определенные бонусы, призы или возможность прийти бесплатно на прием. Нужно это все продумывать и реализовывать на специальных платформах.
Конечно, в одном приложении трудно собрать все болезни. Поэтому стоит делать платформы по отдельным более или менее понятным патологиям, которые можно анализировать, считать с помощью математики и работать, создавать для них модели. Мы пытаемся сейчас сделать подобную платформу для болезни Паркинсона.
А.С.: Понятно. С ваших слов получается так, что по отношению к высоким технологиям, врач — в первую очередь, пользователь?
А.Б.: Конечно. Отмечу только, что врач должен в совершенстве владеть этими инструментами. Их грамотное использование обязано стать неотъемлемой частью работы врача.
А.С.: Ну критерии будущего мы с вами задали. Они в основном касаются культуры жизни человека и культуры работы врача. Есть ли у вас еще какие-то идеи, которым есть место в вашем образе желаемого будущего?
А.Б.: Мне кажется, в будущем наконец-то должны появится профессии на стыке медицины и инженерии. Людям с такими специальностями предстоит заниматься всевозможными роботизированными структурами, реабилитацией и системами нейромодуляции, может быть протезированием разных функций. Они будут уметь их программировать, понимать, как они работают, создавать какие-то индивидуальные протоколы.
А.С.: А если вернуться к вашей платформе, которую вы разрабатываете? Есть какие-то публикации о ней, сайт или еще что-то?
А.Б. Нет, но мы сейчас получили грант, и нам за год надо сделать MVP платформу. Сейчас как раз ищем кадры. Ближе к концу декабря нам нужно определиться с командой и начинать уже создавать платформу, чтобы весной запустить ее тестирование на пациентах. (На момент публикации уже идет тестирование на серверах МТС — прим. ред.)
А.С.: Вы в начале нашего разговора сказали, что долгосрочные проекты в медицине развиваются с трудом, а что вы называете долгосрочным, о каких сроках идет речь?
А.Б.: Смотрите, на самом деле, должен в том же самом Минздраве или где-то в правительстве появиться человек, который будет четко понимать проблему. Вот организовали же Госуслуги, причем довольно быстро и неплохо, я считаю. То же самое должно произойти и с медициной.
Если появится человек, который поймет, как это можно сделать то в принципе, лет за 10 мы можем полностью перейти на нормальный, качественный цифровой документооборот. Но тут нужно и законодательство менять. И все это должно происходить быстро. Пока, к сожалению, приходится пробиваться через кордоны и непонимание людей.
А.С.: Хорошо хоть, что среди непонимающих нет искусственного интеллекта. С ним справится было бы, наверное, еще сложнее.
А.Б.: Не думаю! Искусственному интеллекту просто нужно показать, объяснить, доказать. А у людей включается эмоциональный фактор или просто фактор того, что человек не понимает зачем это нужно, и тогда доказывать и объяснять ему что-то просто бессмысленно.
А.С.: Мы постепенно приближаемся к концу разговора. У меня осталось несколько вопросов. Вы вот назвали несколько передовых компаний. А есть какие-то конкретные интересные проекты?
А.Б.: Да, есть интересные проекты по нейромодуляции, в рамках которых занимаются созданием систем стимуляций головного мозга.
Мне нравится то, что делает Neuralink, а также те самые компании, которые я перечислял. Они периодически показывают свои разработки, то, что они планируют сделать в будущем. Проводят фокус группы, что тоже интересно. То есть крупные фирмы понимают, куда движется рынок, чего хотят люди. Они много работают с врачами, вкладывают большие деньги в исследования и получают результат.
А.С.: Скажите, есть в современном мире личности, которые вас вдохновляют своей инновационной деятельностью?
А.Б.: Таких людей на самом деле много. Из наших соотечественников я назвал бы главу Сбербанка Германа Грефа, посмотрите, как он смело меняет свою компанию. Мне кажется, если ему озвучить нашу идею, он вполне может захотеть нам помочь. Безусловно, это и Илон Маск. То что он творит, это просто что-то нереальное. Такие люди, наверное, раз в сотню лет рождаются.
Вообще достойных людей, еще раз говорю, очень много. Они есть везде: в каждом учреждении, в каждой структуре.
А.С.: Если таких людей много и идей тоже много, то почему мы пока еще в настоящем, а не в «светлом» будущем? Как вам кажется, для его наступления просто нужно еще время, чтобы к нему прийти, поскольку проект долгосрочный? Или есть какие-то реальные барьеры на пути к нему?
А.Б.: Если говорить о будущем в медицине, то отмечу, что она — очень консервативная наука. И чтобы появилось, призналось и заработало что-то новое, должно пройти очень много времени. Поэтому часто люди просто перегорают. Сначала они борются с одними барьерами, которых в нашем деле предостаточно, затем с другими. А потом им это просто надоедает, и они бросают эту, кажущуюся бесконечной, борьбу… Нужно создавать благоприятную среду для таких людей.
Мы, рассматривая практики будущего, уверены, что должны создавать новые специальности, но абсолютно никто не говорит о том, где люди, получившие их, должны работать. То есть мы создали новую профессию, воспитали некоторое количество специалистов, а места куда они должны прийти, забыли создать. И куда они пойдут работать? В поликлиники, где будут оптимизировать 12-минутный интервал, отпущенный на одного пациента?! Тогда вся работа по выращиванию новых специалистов пойдет насмарку! Мы сейчас пытаемся получить грант, чтобы создать центр инвазивных нейротехнологий. Создать лаборатории, куда могут приходить инициативные люди. Если не создавать такие места, где у людей появляется возможность реализовывать свои идеи, то они будут либо уезжать за границу, либо перегорать из-за того, что устанут постоянно бороться с барьерами.
Да, сейчас многое делается для детского образования и воспитания, это круто. Но нужно теперь перейти на следующий этап, создавать центры, куда дети, вышедшие из Кванториумов, пойдут дальше. То есть они должны уходить на такие же высокотехнологичные места, где будет оборудование и возможность реализовывать свои идеи.
А.С.: Вы правы, пространство для экспериментов с поддерживающим вокруг комьюнити сегодня просто необходимо.
А.Б.: Да, но только не просто пространства, а тематические. Вот кому-то интересны роботы — им сегодня раздолье, ведь для них многое делается. А кому-то нравится создавать вещи, которые будут изменять человека… Но им пойти уже некуда. Стоит ли удивляться, что эти люди уезжают. Нужно срочно создавать места для них, ведь если сейчас не организовать такую среду, то к 2035 г. мы кроме как классным образованием, ничем похвастаться не сможем, потому что бизнес не готов вкладывать деньги в рискованные проекты в области медицины. Ему проще инвестировать в нефтянку или энергетику. По крайне мере такая тенденция наблюдается в России.
А.С: Последний вопрос, чтобы закончить на позитивной ноте. О том что вам мешает вы рассказали, а есть что-то, что помогает?
А.Б.: Конечно — есть. Например, наличие Кружкового движения, Кванториумов. Это уже помогает, потому что появляются талантливые дети, и им предоставляются какие-то возможности для развития. Видно, что в обществе есть заинтересованность в чем-то новом. Хотя, к сожалению, частенько эта заинтересованность заканчивается желанием написать какой-нибудь пост в социальных сетях. Но тем не менее какие-то положительные тенденции прослеживаются. Хотелось бы, чтобы вместо проведения форумов и конференций создавали бы больше лабораторий. Вот сколько стоит провести крупный экономический форум? На эти деньги можно построить 5−10 лабораторий, которые через несколько лет дадут готовый материал, с которым можно будет работать. А плата за это мизерная — на один экономический форум в стране стало меньше.
Нет, конференции безусловно нужны. Но иногда, когда смотришь на помпезность таких мероприятий — становится не по себе.
А.С.: Артур Рамилевич, спасибо за интересный разговор и успехов вам в вашей непростой работе.