Наш спецкор Анна КОНОВАЛЕНКО регулярно работает «в полях», участвуя в организации и проведении проектных школ КД. Этот материал она подготовила на основе опыта команды, сделавшей уже не одну проектную школу, вместе с методологом и кружковцем Александром ЧИКУРОВЫМ и руководителем «Точки кипения» города Троицк Иваном НИНЕНКО.
А.К.: Коллеги, мы вместе уже сделали не одну проектную школу, поэтому я начну с места в карьер. Что такое хорошая проектная школа?
И.Н.: Не существует хорошей школы в вакууме. Есть конкретные условия ее проведения: есть заказчик школы, площадка, на которой она проводится — и в зависимости от этих стартовых условий меняются критерии успешности ее проведения. Например, проектная школа в 2019 г. в ДОЛ «Еланчик» на Урале и в 2021 г. в ВДЦ «Орленок» — это были две разные проектные школы с разными целями и задачами. Поэтому сложно говорить, что такое хорошая проектная школа.
А.К.: Тогда давайте посмотрим на эти два достаточно разных примера и попробуем их описать. Чем для тебя была хороша проектная школа в «Еланчике»? Помимо Урала, высоких сосен и прекрасного озера, конечно!
И.Н.: В «Еланчике» мы работали в интересных условиях, где наш заказчик, Челябинский трубопрокатный завод (ЧТПЗ), ставил задачу на погружение местного коллектива и своей собственной команды в пространство самоопределения школьников, но при этом важно было и чтобы школьники занимались проектной деятельностью и получали какие-то навыки. Для достижения этих целей на Школе было создано пространство и для обучения, где были лаборатории, в которых школьники учились, и для проектной деятельности, и в то же время у участников было большое пространство для самоопределения. У нас как у команды была большая свобода со стороны администрации детского лагеря, на площадке которого проходило мероприятие: в «Еланчике» мы преобразовывали пространство и создавали на пустом месте фаблаб, мы могли давать участникам большую свободу.
Например, в свободное время они часто работали над проектом, а не играли в волейбол, что для меня стало важнейшим показателем успешности внедрения культуры проектной деятельности. Большинство ребят приняли это и стали субъектами этой деятельности, занимаясь проектами достаточно серьезно.
А.К.: Что еще делает для тебя школу хорошей?
И.Н.: Мне кажется ценным, когда удается найти достаточно интересного заказчика. В том же «Еланчике» заказчик школы был заинтересован работать с темой самоопределения подростков, и еще у Школы были локальные заказчики, которые были связаны с уральским городом Сысерть.
Это позволило проектам опираться на требования и запросы реального, а не воображаемого заказчика. Когда в конце Школы на презентации проектов мэр Сысерти выступал на защитах и говорил со школьниками, это был качественный разговор: ребята могли показать свои результаты и увидеть их значимость для мэра или команды. Вся суть — найти настоящих заказчиков именно для проектной деятельности. Мне кажется, именно эти составляющие — признаки хорошей проектной школы.
А.Ч.: Также для той школы 2019 г. было важно, что мы попробовали новые и ранее совершенно недоступные для нас темы проектов. Мы плотно соприкоснулись с такими сферами, как архитектура и урбанистика. И, в принципе, у меня в голове сложилась схема того, как с этими тематиками можно работать. После этого мы с сооснователем архитектурного бюро «Утро» Олей Рокаль, которая была экспертом по архитектуре и урбанистике, сделали еще несколько достаточно классных погружений в урбанистику на проектных школах. Архитектура также вошла в нашу «обойму» именно благодаря школе в «Еланчике».
А.К.: Верно, ведь из этого получились темы, которые летом 2020 г. были на онлайн-школе «Поселения будущего», а также разрабатывались и в рамках направления «Интерактивное искусство» на проектной школе в «Орленке» весной этого года.
А.Ч.: Именно. Благодаря Ольге Рокаль и пространству эксперимента, в которое она нас погрузила, мы как организаторы проектных школ открыли для себя некоторые новые темы и научились с ними работать. Но и коллег мы тоже кое-чему учим в процессе совместной работы. Помню, как Оля в конце этой школы в Еланчике посмотрела на меня внимательно и сказала: «Я поняла, зачем были нужны все эти ваши человечки и маркеры». Это было победой.
Второй момент ценности этой школы заключался в том, что у нее было минимальное количество ограничений извне. Например, мы сами работали с участниками постоянно, не было вожатых от лагеря, и мы устанавливали разные должности и функционал для них. Так у нас появились наставники двух типов: наставник по процессу, отвечавший за антропологический фокус и развитие участников, и наставник по продукту, который отвечал за движение проектов направления в продуктовой логике.
Условно говоря, архитектура школы была в некоторой степени экспериментальной, да и сама по себе возможность попробовать что-то сделать за пределами рамок Всероссийского детского центра является бесценной и порождает интересные эффекты и смыслы. Это приближает нас к тем временам, когда все мы были молоды и делали первые проектные школы «Лифта в будущее» в 2014 г. Много интересного там происходило оттого, что мы были еще совершенно непугаными идиотами. Над нами не нависала мрачная тень СанПиНов, с которым мы столкнулись чуть позже. Тогда нам казалось это все не очень важным, мы могли такие вещи презирать, потому что были заняты великим делом по изменению мира и делали настоящий проектный Хогвартс.
А.К.: А чем мы приросли тогда в Еланчике по сравнению с «Лифтом в будущее» 2014 г., помимо того, о чем ты уже рассказал?
И.Н.: Это, может быть, мелочь, но вообще-то, школа 2019 г. была единственной на данный момент международной школой. У нас были участники из Латвии, Молдавии и Киргизии, а в числе преподавателей был швед, не говорящий по-русски. Было интересно смотреть, как школьники общаются с ним.
С одной стороны, в доковидные времена для жителей крупных городов не было проблемой пообщаться с иностранцем, они попадались на улицах постоянно, но во многих других малых населенных пунктах, из которых приезжали школьники, такого опыта у ребят не было. Более того, пространство школы создавало конструктивный диалог, а не просто ситуацию казуального общения. Участники трека «Экопоселение» общались с преподавателем Мартином о том, как построить биогазовую установку, и это был важный и новый для ребят опыт: ситуация школы снимала языковой барьер даже несмотря на то, что в ходе работы ребятам регулярно приходилось использовать слова, которые никто не учит и не знает. И то, что даже швед не знал всех слов на английском и тоже переводил со шведского на английский, придавало ситуации живости. В обычной школе с таким вряд ли столкнешься. Еще на смене был очень сильный момент, когда мы предложили участникам вечером в свободное время посетить лекции, одну на русском, другую на английском, и большая часть ребят пошла на лекцию на английском. Мало того, школьники сами организовали последовательный перевод всей лекции. Это значило, что ребята взяли тот уровень сложности, где участники идут, слушают, переводят друг другу, разбираются в том, что говорят, и для них это интересно и важно.
А.К.: Давайте теперь поговорим про степень свободы участников на школе в небольшом детском лагере, который выступает площадкой для Кружкового движения, и на другой, большой школе на территории Всероссийского детского центра. Давайте обсудим то, как мы пытаемся давать участникам свободу и что у нас из этого получается в разных условиях.
И.Н.: Во-первых, в ВДЦ — в «Океане», «Смене» или «Орленке» — как правило, нет внешнего запроса на большое пространство самоопределения. В «Еланчике» в 2019 г. это был запрос инвестора школы. Во-вторых, в ВДЦ мы находимся в пространстве, у которого есть свои традиции, ценности и подходы. Это школы, совершенно разные по архитектуре и задачам, которые они ставят. На площадке ВДЦ, например, в «Орленке», в этот раз получилась более структурированная работа над проектами и очень хороший, прямо-таки звездный, подбор треков. Мне кажется, это была сильная сторона «Орленка»: участники реально работали над проектами со специалистами из конкретной сферы, которые что-то умеют и могут передать свои навыки ребятам. А если говорить про степень свободы, которая там была, — каждый трек сам определял ее, это тоже важно.
Например, в направлении агробиотехнологий у тебя есть растение, с которым надо работать, ты не можешь сказать, что будешь работать с чем-то другим, но можешь менять регион приложения твоего проекта: выбирать хоть полярникам помогать, хоть озеленять нефтяные платформы в Каспийском море.
А.К.: Расскажи, как ты использовал возможности свободы выбора в достаточно жесткой системе жизни Школы в условиях ВДЦ, где утром у участников проектная работа, после обеда — общеобразовательная школа, а после полдника снова проектная работа и по вечерам иногда мероприятия Кружкового движения, а иногда — обязательная программа лагеря, который тоже хочет и показать школьникам и свои локации, и познакомить их со своими традициями.
И.Н.: Я как руководитель антропологической программы на последней школе в «Орленке» использовал, например, клубное пространство — формат, который мы впервые опробовали как раз в свободном от жестких регламентов «Еланчике», и мне кажется, что в «Орленке» этот формат показал себя даже лучше. Мы дали участникам проектной школы возможность создавать по определенным правилам свои клубы и продолжать вести ту деятельность, которую они хотят, даже по вечерам, когда есть другим обязательные общелагерные мероприятия. Для этого нужно было собрать состав, в котором будет не менее десяти человек из которых хотя бы половина будет не с одного и того же направления. Такая группа получала право на помещение для работы и возможность не ходить на мероприятия вечерней программы в пользу занятий клубным делом.
Так были созданы кружок программирования и клуб агрессивных посиделок, где ребята играли в шахматы, слушая металл и хард-рок. Этот формат оказался достаточно эффективным и давал участникам возможность самим решать, чем заниматься в вечернее время.
А.К.: Созданием клубов вы хотели показать ребятам поле, где они могут реализоваться, но которого без вашей подсказки они бы не заметили?
И.Н.: Давая возможность создавать клубы, мы как будто сказали участникам: «Здесь вы можете самореализоваться, но для этого вам надо сделать определенные шаги, которых от вас вообще-то никто не требует. Если вы не будете этого делать, то вас никто не накажет. Никто не спросит вас: "Организовал ли ты клуб?", но такая возможность есть».
А.Ч.: Анна, Вы, как частый участник наших проектных школ в позиции наставника или организатора, знаете, что великая ценность любой проектной школы — свобода воли. Ключевая обязанность человека, который подписывается туда ехать участником, — делать проект в той заявленной логике, направление которой формулируют наставники, руководители направлений, эксперты, такая же как наша обязанность перед работодателем выполнить трудовой контракт и получить за это вознаграждение. Все остальное пространство проектной школы достаточно гибкое для участника, тут очень важно в случае «Орленка» соблюдать правила, потому что это Всероссийский детский центр, у него есть какие-то годами отработанные регламенты, нормы, сценарии поведения участников, но внутри этих рамок ты все равно волен делать или не делать что-либо.
Вне зависимости от площадки мы всегда за это бьемся до конца. Если участник проектной школы не хочет идти на вальсовый вечер или на хождение строем в патриотический день с размахиванием флага, то даже в самых строго режимных ситуациях мы стараемся это право сохранять во имя того, чтобы эта ценность никуда не девалась.
А.К.: На первый взгляд кажется, что в ситуации, когда проектная школа целиком «захватывает» площадку, свободу воли проявлять гораздо проще, чем в ситуации жизни в более регламентированном пространстве Всероссийского детского центра. Кстати, об этом мы говорили весной в интервью с Резедой Рыбалко по поводу проектных школ «Технолидеры будущего».
А.Ч.: Но на самом деле это не так. В конечном счете, понимание такого типа ценностей формируется в голове у каждого участника за счет возможности самостоятельно принимать решения, которая есть и там, и там.
И.Н.: Разница в том, что эта возможность самоопределения лежит в разных слоях. В ситуации, когда площадка целиком подчинена проектной школе, может быть больше возможностей для самоопределения в бытовом поле: например, когда и как приходить на обед, когда ложиться спать, обязательно ли находиться во время дневного отдыха в корпусе и т. п. На больших площадках этими вопросами занимается специально обученный коллектив педагогов, которые в этот раз в «Орленке» были прекрасными и по возможности шли нам навстречу. Но, тем не менее, у специально обученных людей (например, вожатых) этот порядок заботы об участниках смены прописан, и все отлажено, у них свой собственный протокол общения. Плюс этого в том, что на бытовые вопросы не тратится временной и организационный ресурс, минус — в том, что у участников в этой сфере нет возможности выбора. Тогда как в пространстве самоорганизации задачей старшей части коллектива школы как раз оказывается отказаться от того, чтобы транслировать какие-то однозначные решения: как устроено дежурство или как продуктивно проводить время перед сном — школьники вместе с нами сами определяют правила и пытаются выработать их так, чтобы, к примеру, всех максимально эффективно накормить, но на это нужно время и внимание, а значит, это несколько ограничивает свободу. Грубо говоря, если мы долго будем брать тарелки, то меньше будем работать над проектами.
А.Ч.: Вообще говоря, эта история про то, что бытовая жизнь участников проектной школы в «Еланчике» тоже была для них пространством проектной деятельности. Мы все время ставили ребят в какие-то проблемные ситуации, из которых надо было выходить, принимать какие-то самостоятельные решения. В частности, организовать быт оказалось более сложной задачей, чем казалось на первый взгляд.
А.К.: Мне кажется, даже когда у нас нет в планах создавать ситуацию самоопределения, мы ее все равно создаем. Вспомним образовательный интенсив «Остров 10−22» в Сколково, в ходе которого на факультете Практик будущего у нас организовался революционный комитет, который заявил, что им тоже нужны ситуации выбора и они не готовы что-то делать исключительно по указке. Жизнь всегда устроена примерно так, что, честно говоря, радует.
