Наталия Саюкина: Стася, чем ты занимаешься в свободное от учёбы время?
Станислава Рычка: Наверное, моя самая активная деятельность помимо учёбы в университете – участие в активностях Кружкового движения в рамках трёх тем, которые меня интересуют: технологическое искусство, построение сообществ и новое образование. Это могут быть краткосрочные занятия, такие как написание статей, или регулярные, например, семинары.
Н.С.: Обычно участники интервью, говоря о свободном времени, вспоминают бассейн или рисование. У тебя необычные увлечения. Как ты считаешь, что такое искусство?
С.Р.: Это один из самых сложных вопросов, которые мне можно было задать. Занимаясь искусством, я понимаю, что ему нельзя дать конечное и полное определение. Самая близкая для меня позиция: искусство – это форма взаимодействия человека с тем, что происходит у него внутри, или через то, что происходит у него внутри, с другим человеком и с окружающим миром. Потому что любой артефакт, любой арт-объект, для меня состоит из двух одинаково значимых частей: смысла, который художник вложил в некую форму, и того, что увидел зритель. И второе совершенно не обязательно должно совпадать с первым, даже скорее не должно. То, что мы видим в искусстве, для меня, на самом деле, не про искусство, а про нас самих. Поэтому искусство – это неограниченное поле деятельности человека и воплощение смыслов в материальный мир.
Н.С.: Недавно ты выступала на семинаре Инфраструктурного центра Ассоциации кружков с докладом о техноарте. Там обсуждали три взгляда на искусство, если напоминать кратко: 1. искусство – это то, что познаёт идеальное и являет его в мире земного; 2. искусство – то, что приводит знание в художественную форму и исправляет нравы людей; 3. искусство – это форма саморефлексии и самовыражения. Какая из этих позиций тебе сейчас ближе?
С.Р.: Мне ближе всего третья позиция: про то, что искусство – это форма саморефлексии. Но это совершенно не означает, что искусство – это всё что угодно. И, возможно, через несколько месяцев мой ответ станет другим, ведь все три взгляда – это супер-максимы, элементы которых, конечно, присутствуют в искусстве.
Моя претензия к первой позиции заключается в том, что не понятно, что есть идеальное. Хотя, безусловно, общепризнанное искусство любых времён на то и общепризнанное, что рассказывает про идеальные вечные ценности. Вторая позиция, с которой я согласна больше, чем с первой, но меньше, чем с третьей, для меня означает взаимодействие человека с человеком. Бесспорно, искусство какой-то эпохи очень многое может рассказать о том, что проживали люди того времени. Оно может влиять не только на отдельных людей, но и на общественные массы в хорошем и в плохом ключе. Но мне кажется, что искусство не создано с целью влиять на социальные процессы. Поэтому для меня в определении искусства присутствуют первые две позиции, но основной является третья.
Н.С.: Какие у тебя в целом остались впечатления от этого семинара? Продвинулась ли ты в своих исследованиях?
С.Р.: Я точно понимаю, что продвинулась. Для меня Инфраструктурный центр Кружкового движения – это люди, которые больше меня знают, к ним всё время хочется обращаться с вопросами. Это нужно делать, чтобы продвинуться дальше. Когда я сама интересуюсь чем-то и читаю об этом, мне сложно ощутить какое-то развитие, я вижу его только в диалоге с другими людьми.
Другое дело, что я пока не сформулировала в себе конкретного вопроса о том, что же я ищу. Технологическое искусство – это широкое поле, от которого я всё ещё в восторге, и моя бескрайняя любовь к нему не позволяет мне пока мыслить критически. Я волновалась, что семинар получится ни о чём, потому что мне нечего сказать умным людям, но обсуждение оказалось активным.
Семинар – это инструмент, позволяющий собрать все наблюдения и знания вместе и изложить другим. В итоге он расширил поле для моих исследований, потому что участники задали свои вопросы, добавившиеся к моим. Для меня очень важно, что эта тема волнует других людей, что её хотят продвигать в Кружковом движении.
Н.С.: Чей комментарий ты назвала бы самым полезным или интересным для тебя?
С.Р.: Наверное, стоит говорить про комментарии, к которым я мысленно возвращаюсь. Это слова Ольги Марковны Прудковской [прим. ред.: заместитель руководителя проекта «Практики будущего»] и Андрея Александровича Андрюшкова [прим. ред.: научный руководитель Инфраструктурного центра Кружкового движения]. Они задали два противоположных вектора, которые проблематизируют мои исследования, заставляют думать: «А что ты вообще делать-то хочешь?» Комментарий Андрюшкова ставит передо мной вопрос принятия позиции, необходимой для дальнейшего углубления в исследования. А Прудковская напоминает про действие и то, что, вообще-то, хочешь – делай.
Н.С.: Как бы ты сказала, техноарт – это часть искусства или нечто новое, противоположное ему?
С.Р.: Когда я отвечаю людям на вопрос «что такое технологическое искусство?», я говорю, что это направление искусства. И на самом деле оно ещё лежит внутри научно-технологического искусства. Но мне кажется, что всё идёт к тому, чтобы научно-технологическое искусство отделилось и от науки, и от искусства, стало отдельной независимой дисциплиной. Тогда оно перестанет называться Art и Science, двумя конкретными разграниченными терминами. Для меня сейчас это – направление, означающее лишь смену инструментов, которыми пользуется художник, и появление новой роли в команде, работающей над объектом искусства.
Н.С.: Как в твою жизнь пришёл техноарт?
С.Р.: Это одна из моих любимых историй. С восьмого класса я активно занималась популяризацией науки в составе Центра научного творчества «Поиск» в нашей школе №29 в Подольске. И как-то я решила задать своему другу и коллеге по центру вопрос: есть ли связь между наукой и искусством? И он ответил, что связи нет. Этот друг был вообще не про искусство, зато очень про науку. А меня его ответ возмутил, потому что я была уверена, что связь есть: ведь они мирятся в моём сердце.
Тогда я решила провести в центре дискуссию на эту тему. От меня требовались аргументы, и я стала гуглить. Просто забивала в поиск «наука и искусство» или «искусство и наука» и ничего не нашла. Перешла на английский язык и забила «Art&Science» – и мне выпала подходящая статья. Так я познакомилась с достаточно противоречивыми проектами типа вживления уха в руку, люминесцентного кролика или рисунками на крыльях бабочки*. Пик таких проектов пришёлся на двухтысячные годы. Рассказом о них я немножко шокировала своих сверстников из центра и их руководителей, учёных. Но меня привело в восторг существование этой области. Как будто я всегда знала, что она есть, но мне нужно было удостовериться и понять конкретней, что это.
На дискуссии присутствовала школьный завуч, которая зашла туда случайно и осталась послушать. Через некоторое время она прислала мне предложение поехать на весеннюю проектную школу Кружкового движения в ВДЦ «Орлёнок», посвящённую арт-технологиям. Я не понимала до этого, как школьники могут начать заниматься технологическим искусством, и была в восторге от того, что нашёлся шанс сделать это. И для меня меня стало шоком, что в подобное место можно поехать бесплатно, только пройдя отбор. Когда я писала мотивационное письмо, мама сказала: «Ты только про этого человека, который вживил ухо в руку, не пиши, пожалуйста. А то они подумают, что ты хочешь то же самое сделать».
К своему огромному удивлению я прошла на школу, и там зародилась моя большая любовь к технологическому искусству.
Н.С.: А ты в итоге написала про ухо в мотивационном письме?
С.Р.: Да, написала, – улыбается Стася. – Речь идёт про художника Стеларка, который известен Art&Science-проектами о модификациях человеческого тела.
Н.С.: В нашей статье о проектной школе в «Орлёнке» мы в прошлом году немного писали про проект с деревом, который делала твоя команда. Тем не менее, интересно послушать рассказ о нём от лица художника.
С.Р.: Наш проект назывался «Надо поговорить», потому что в нём мы рассматривали природу как мать, а человека – как неблагодарного ребёнка. Название проекта – это и призыв, и многим знакомая фраза, которую можно услышать от матерей: «Иди-ка сюда, надо поговорить».
Мы стремились представить Мать-природу в той форме, с которой человек способен пообщаться. Это была интерактивная аудиовизуальная инсталляция в натуральной среде. На ствол дерева проецировалось лицо Ирины Рахманиной [прим. ред.: методолог Института Шифферса и наставник данной проектной школы], превращённое при помощи фильтров в лицо Матери-природы. Поверх него мы накладывали изображения природных явлений, а внизу у дерева располагалась протянутая к зрителю кисть руки, сделанная из природных материалов. На её ладони был спрятан датчик, который в зависимости от силы нажатия менял реакцию. Если зритель прикасался к датчику нежно и аккуратно, то Мать-природа, просыпаясь, улыбалась, вокруг пели птицы. Это символизировало здоровое взаимодействие с окружающим миром. А если человек нажимал слишком сильно или резко, то Мать-природа злилась или расстраивалась, а на лицо на дереве проецировалась полупрозрачная волна, накрывавшая зрителя и сопровождавшаяся шумом тайфуна. Это должно было напомнить человеку, что то, что мы творим с природой, направлено и на нас самих.
Н.С.: Почему лицо Ирины Рахманиной?
С.Р.: У нас был выбор из трёх экспертов, но на самом деле мы выбирали недолго. Одной из ключевых деятельностей на школе стал поиск смысла. Он проходил дольше, чем реализация проекта – почти две недели. Большую роль в нём сыграла Ирина. Мне кажется, все ценности, которые она передавала нам при общении, на рефлексиях или устраивая вечером походы на закат – как раз про разумное отношение к окружающему миру, с восторгом и любовью. Мне кажется, Ира и внешне похожа на Мать-природу.
Н.С.: Кто вместе с тобой делал проект «Надо поговорить»?
С.Р.: Нас было пятеро. Я старалась распределять задачи, учитывая, кто что хочет делать, но нельзя сказать, что у каждого в из нас были конкретные роли. Пётр Зотов в основном занимался монтажом видео. Виктория Худякова и Марат Пирмагомедов выполняли технологическую часть проекта и много работали руками. Я и Даниэла Лазарь отвечали за художественную часть. Но идея и форма нашего арт-объекта были не только нашей заслугой, но результатом командной работы.
Н.С.: Это там произошла история с попыткой выбросить деталь арт-объекта?
С.Р.: Да, там было много весёлых историй. Например, мы шутили, что еда очень невкусная, потому что художник должен быть голодным. И это создавало нужную атмосферу, мы действительно чувствовали себя бедными художниками.
История про руку тоже весёлая. Мы сидели в холле и склеивали её из шишек, коры и других найденных природных материалов, но наступило время обеда, и нам пришлось уйти. Когда мы вернулись – рука исчезла. Мы отыскали её на улице под дождём, и хорошо, что плата Arduino в руке не успела пострадать. Но, как говорится, художника обидеть может каждый, не каждый может убежать. Мы выяснили, что это вожатая приняла наше творчество за мусор. Но этот случай тоже сработал на атмосферу: мы были художниками, которых не понимают.
Вообще мало кто понимал, чем мы занимаемся. В то время как другие участники проектной школы вовсю работали над созданием игр, агробиотехнологиями и искусственным интеллектом, мы только обсуждали смысл и форму. Когда мы на защитах говорили общие вещи, скрывая подробности о будущем арт-объекте, участники других треков недоумевали, почему ерунда, которой мы занимаемся, вообще называется проектом. Но когда ты стоишь в другой позиции и люди тебя не понимают, ты проверяешь, насколько ты уверен в своих идеях и хочешь продолжать.
Н.С.: Нейротехнолог Иван Ниненко в своём интервью заметил, что у тебя произошла творческая эволюция: за проектом с деревом последовал проект с камнем, сделанный с командой в проектной экспедиции на Кильполе. Расскажи о нём.
С.Р.: Проектом «Эхо вечности» мы пытались показать путь к осознанию вечности. Это был арт-объект протяжённостью 30–40 метров. Он начинался с мостика, стоя на котором зритель наблюдал за фонариками на воде. Эти фонарики символизировали зов камня и показывали зрителю путь. Дорожка вдоль фонариков продолжалась дорожкой из подсвеченных камней и в итоге приводила к большому камню, на боку которого загоралась подсветка. Если приложить к ней руку, камень отвечал звуком, символизирующим периоды истории Кильполы, начиная от момента, когда этого острова ещё не существовало, и на его поверхности находился ледник.
Главная мысль, которую мы хотели передать арт-объектом – что камень находился на этом месте практически с появления нашей планеты и, вероятно, будет с ней до конца, в отличие от нас. Что у некоторых объектов, которые нас окружают, особенно у камней, есть вечность, которой нет у нас. Вместо этого мы имеем лишь краткое мгновение, за которое можем успеть прикоснуться к вечности и что-то понять. Казалось бы, вечные камни окружают нас везде, но мы редко их замечаем.
Н.С.: Какая команда делала этот проект? Распределяли ли вы задачи?
С.Р.: Как и в предыдущей команде, нас было 5 человек. В отличие от школы в «Орлёнке», где программировали придуманный нами проект эксперты, на Кильполе это делали сами участники. Эта страшная часть работы лежала на Олеге Дроканове, который написал две сложных программы. Документацию проекта делала Анастасия Калашникова. Видео проекта, которое можно увидеть в интервью с Иваном Ниненко – её авторства. Анна Ханаева клеила фонарики, паяла и вырезала на станке с ЧПУ. Я в основном работала над художественным замыслом и текстом, который говорили зрителю при его просмотре арт-объекта. Довелось мне и много работать руками – паять и клеить. А Варвара Потанина, наш самый младший участник, собирала библиотеку звуков.
Н.С.: Ты придумала идею «Эха вечности» и была лидером команды?
С.Р.: Нельзя быть автором смысла, его надо ловить в мире вокруг. Я чувствовала, что передаю смысл остальным, а форму мы искали вместе. Итоговый проект сложился из кусочков каждого из нас. И это был мой самый удачный опыт командной работы. Но, как и в первом проекте, я следила за картинкой в целом и распределяла задачи.
Н.С.: В следующем году планируется целая школа, посвящённая техноарту. Поедешь ли ты на неё, если она состоится? Есть ли у тебя уже идея нового проекта?
С.Р.: Я планирую поехать на неё в качестве стажёра. Эта роль, конечно, отличается от роли участника. Но я надеюсь, что у меня параллельно с основной деятельностью получится сделать свой арт-объект.
Я никогда не решала заранее, о чём будет проект. Поиск смысла происходит частично бессознательно. Тебе всегда есть что сказать людям, просто этому нужно позволить проявиться. Работа на школе как раз заключается в осуществлении практик, проявляющих смысл, который для тебя на данный момент очень важен.
Сейчас у меня тоже может проявиться какой-то смысл, но он не про Кильполу, а про то, как я сижу в Москве без Кильполы и без камней. Ну или с огромным количеством других камней, которые, например, в стенах университета. Приехав на остров, я буду уже совсем в другом состоянии. Все объекты, которые рождаются на школе, это результат работы и рефлексий. Особенно на Кильполе. Она дарит такую массу ощущений, что ты начинаешь видеть их смысл. Очень близко.
Сейчас мы с Иваном Ниненко стараемся продолжать заниматься технологическим искусством. До школы на Кильполе далеко, но о ней невозможно не думать. И мы запускаем работу над арт-объектом к предновогоднему балу Кружкового движения. И это – часть пути к грядущей школе на Кильполе.
Н.С.: Можешь рассказать побольше об арт-объекте для бала, если это не секрет?
С.Р.: Пока мы только собираем команду. Будем работать 25–27 ноября в офисе Кружкового движения и в фаблабе «ЦМИТ Техноспарк» в Троицке. К нашей команде можно присоединиться вплоть до 25 ноября. Мы планируем исследовать прикосновения, используя контроллер Playtronica Touch Me или плату MaKey MaKey. Обе технологии превращают в звуки прикосновения к токопроводящим вещам, например – человеческой коже.
Наша работа начнётся после объявления темы бала, которой станет встреча миров. Вообще бал Кружкового движения – это уже встреча разных миров. Мы приходим на него из разных жизней, встречаемся, чтобы потанцевать и почувствовать нашу связь друг с другом.
Художественная форма объекта для бала появится в работе с командой, а для меня сейчас важнее не каким он будет, а что за смысл он будет нести. Держать смысл проекта можно только если ты по-настоящему им горишь и понимаешь, что ты должен сейчас это сказать, даже прокричать. Но не голосом, а какой-то другой формой.
Н.С.: Что ты в целом хочешь сказать, занимаясь искусством?
С.Р.: Раньше мне казалось, что все мои проекты не связаны между собой и единой темы у них нет. Но когда появилось «Эхо вечности», я поняла, что на самом деле меня волнует взаимодействие с окружающим миром. То, что мы иногда забываем, в каком мире живём, и наша любовь к нему сосредотачивается лишь на ближайшем окружении, как будто она под куполом. Кажется несправедливым, что силы человечества направлены не на важные вопросы вроде познания космоса, а на почему-то до сих пор поддерживаемые границы и войны. Мы слишком редко вспоминаем, что летим во вселенной на малюсенькой планетке. Хочется обратить внимание людей на то, что наш мир часто простирается за границы того, на что мы обычно смотрим. Когда люди замечают это, земные проблемы теряют ценность.
А ещё мы иногда забываем, что ответы на наши личные вопросы находятся не только в словах людей, но и в мире вокруг. И я говорю не о потустороннем или мифическом, а об обычной реальности. Мне кажется, что через арт-объекты, в которых я ищу форму для диалога человека с неживым объектом, я рассказываю, что наши ответы – они у камней, деревьев, у природы в целом. То есть они лежат в нас самих, но нам нужно осмотреться, чтобы их понять.
Н.С.: Итак, у тебя есть достижения, новое понимание, планы на год, советы от старших товарищей и наставников, а главное – энтузиазм. А что дальше?
С.Р.: Моя ключевая проблема сейчас – размышления и грусть о том, как сочетать жизнь, учёбу и техноарт. Напомню, что даже в Кружковом движении я развиваю несколько тем, которые тоже требуют от меня времени. И к построению сообществ, и к новому образованию я отношусь, возможно, с меньшей любовью, но с тем же интересом. И я не вижу себя в будущем только художником, только социологом или только дипломированным психологом. Кажется, последние года три я хочу серьёзно заниматься образованием, поэтому мне интересно технологическое искусство в образовании. Как и зачем о нём рассказывать подросткам? Кажется, это важно.
Но пока мои ближайшие планы – работа над арт-объектом к балу, потом будет Кильпола. Меня поддерживает большое доверие, с которым ко мне относятся Иван Ниненко и Ольга Ремнёва, которая была экспертом на школе в «Орлёнке». Я хочу продолжать творить.
И у меня не раз возникали мысли о создании сообщества молодых людей, которым нравится технологическое искусство. Art&Science всё популярней, проводится всё больше выставок. Круто заниматься темой, которая пока не всем известна, но многих удивляет. Но ещё круче строить фундамент и вовлекать в свою деятельность людей, которые ищут что-то подобное. Я слышу от своих юных коллег запросы на мероприятия, связанные с этой темой. Хочется, чтобы технологическое искусство продолжало жить в Кружковом движении, а для этого нужны люди, которые станут его продвигать.
Параллельно с деятельностью в Кружковом движении у меня возникают и другие планы. Это происходит от участия в проектах, вообще с технологическим искусством не связанных. Но я так восторженно рассказываю о нём, что мне иногда говорят: «Не хочешь сделать похожее и у нас?»
Н.С.: Например?
С.Р.: Это пока только планы, и я сейчас не могу о них рассказывать. Возможно, я буду делать лекторий на тему научно-технологического искусства при одной выставке и стажироваться на другой.
Н.С.: Звучит загадочно. А как тебя могут найти те, кто захочет посетить эти мероприятия или тоже заинтересован в создании клуба технологического искусства?
С.Р.: У нас развивается творческая жизнь в офисе Ассоциации кружков. О ней можно узнавать из Telegram-канала «Жизнь на Щипке»: https://t.me/Schipok. Пока там просто интересно, а в какой-то момент возникнет и техноарт в виде встреч, лекций или дискуссий. Я пока выясняю, в каком формате люди готовы погружаться в тему. По моим ответам можно увидеть, что у меня в целом пока много вопросов.
Мероприятия вроде тех, о которых я говорю, сейчас, в нашем тумане будущего, который всё гуще и гуще, сложно найти, поэтому я предлагаю заинтересовавшимся просто написать мне на почту rychkas.work@gmail.com и побеседовать об этом. Я веду активный поиск людей, которые не могут не говорить при помощи творчества здесь и сейчас. Которые хотели бы до 25 ноября отыскать свой смысл и придумать арт-объект и которые готовы в будущем году стать частью собирающегося сообщества.
_____________
* Упомянутые в тексте проекты: Ear on Arm (Стеларк, 2006 г.), GFP Bunny (Эдуардо Кац, 2000 г.), Nature? (Марта де Менезес, 1999–2000 гг.).